Человек, который не смог встать с кровати
Ник Тремор
подтекст Библиотека
Апрель 2023
Обложка
Анастасия Рыбьякова
Виталий Якименко
Виталий Якименко
“
роснулся как-то раз некий господин Дримов в своей постели в доме N, расположенном, скажем, кое-где на Невском. Лежит себе, смотрит в потолок и думает: «Вставать, дескать, надо. Умываться, чай пить с булочкою, да и на работу собираться. Работа не волк — в лес не убежит, а идти всё равно надо. Николай Александрович Морозов ведь мне не простит, если опоздаю. Бумаги, известное дело, сами себя не проверят и подписи не поставят».
“
Проснулся как-то раз некий господин Дримов в своей постели в доме N, расположенном, скажем, кое-где на Невском. Лежит себе, смотрит в потолок и думает: «Вставать, дескать, надо. Умываться, чай пить с булочкою, да и на работу собираться. Работа не волк — в лес не убежит, а идти всё равно надо. Николай Александрович Морозов ведь мне не простит, если опоздаю. Бумаги, известное дело, сами себя не проверят и подписи не поставят».
Но не встаёт Дримов, а лежит и продолжает размышлять: «А ведь что мне этот Николай Александрович-то, будто мне дело до него есть. Вышестоящая, так сказать, инстанция, а по сути-то, по делу — никто. Ну опоздаю я, ну позлится на меня, что с того? Пускай злится, имеет право. Я ведь человек, а не машина для проверки и подписи листов. У меня свои, может, проблемы и желания имеются».
Томное было утро, мрачное, взгляд некуда деть; за окном — серость да паскудство, в комнате — холод и пустота. Покрутил Дримов головой туда, покрутил сюда и вернулся взглядом обратно к грязному, пожелтевшему потолку. «Ну в самом деле, что мне эта работа? Вселенная, что ли, разорвётся, если я не проверю и не подпишу какие-то там бумажки? Суета это всё. Вздор и суета. Жалкая притом. Очень жалкая. И я сам жалкий человек, раз такими мелочными делами занимаюсь и за них переживаю. Представьте только Геракла, чей основной подвиг — это поход в канцелярию. Не Геракл это, а посмешище какое-то. Как и я, видимо».
Спать Дримову не хотелось, но и подниматься с постели как-то не было сил. Разморённые конечности ныли, веки слипались, голова ощущалась будто бы набитая ватой. Ещё и настроение такое паршивое, что хоть погибай. «Вот уволят меня, допустим, и что? Найду другую работу. Может, ещё и лучше. Вот, к примеру, стану… Кем я стану? Кем бы я вообще хотел быть? Не знаю». Перевернулся Дримов на левый бок, вжался в перьевое одеяло покрепче и думает дальше: «Так я ведь коли подумать, и не знаю чего хочу. Вкусно поесть, ванную принять, может, на балу каком побывать или театр посмотреть… Но это всё так, людское, приземлённое. Не этого всего я хочу, это чушь… Но чего же тогда?»
Понял Дримов в это мгновение, что совсем себя не знает, и пришёл от этого осознания в некоторый ужас. «Живу по инерции какой-то глупой и неосознанной жизнью. Но так ведь нельзя жить, ни за что нельзя». Проникся он этими выводами, перевернулся на другой бок и с уверенностью сказал себе: «Пора меняться». Затем лёг на спину, и лицо его исказила тень отчаяния. «Да ведь как меняться, если не знаешь, куда и каким образом? Если ничего не знаешь-то? Да и надо ли оно вообще, может, изменюсь в ещё худшую сторону?» И стало ему совсем дурно и тоскливо.
Вздохнул Дримов, перевернулся на бок, закрыл глаза и заснул.
Томное было утро, мрачное, взгляд некуда деть; за окном — серость да паскудство, в комнате — холод и пустота. Покрутил Дримов головой туда, покрутил сюда и вернулся взглядом обратно к грязному, пожелтевшему потолку. «Ну в самом деле, что мне эта работа? Вселенная, что ли, разорвётся, если я не проверю и не подпишу какие-то там бумажки? Суета это всё. Вздор и суета. Жалкая притом. Очень жалкая. И я сам жалкий человек, раз такими мелочными делами занимаюсь и за них переживаю. Представьте только Геракла, чей основной подвиг — это поход в канцелярию. Не Геракл это, а посмешище какое-то. Как и я, видимо».
Спать Дримову не хотелось, но и подниматься с постели как-то не было сил. Разморённые конечности ныли, веки слипались, голова ощущалась будто бы набитая ватой. Ещё и настроение такое паршивое, что хоть погибай. «Вот уволят меня, допустим, и что? Найду другую работу. Может, ещё и лучше. Вот, к примеру, стану… Кем я стану? Кем бы я вообще хотел быть? Не знаю». Перевернулся Дримов на левый бок, вжался в перьевое одеяло покрепче и думает дальше: «Так я ведь коли подумать, и не знаю чего хочу. Вкусно поесть, ванную принять, может, на балу каком побывать или театр посмотреть… Но это всё так, людское, приземлённое. Не этого всего я хочу, это чушь… Но чего же тогда?»
Понял Дримов в это мгновение, что совсем себя не знает, и пришёл от этого осознания в некоторый ужас. «Живу по инерции какой-то глупой и неосознанной жизнью. Но так ведь нельзя жить, ни за что нельзя». Проникся он этими выводами, перевернулся на другой бок и с уверенностью сказал себе: «Пора меняться». Затем лёг на спину, и лицо его исказила тень отчаяния. «Да ведь как меняться, если не знаешь, куда и каким образом? Если ничего не знаешь-то? Да и надо ли оно вообще, может, изменюсь в ещё худшую сторону?» И стало ему совсем дурно и тоскливо.
Вздохнул Дримов, перевернулся на бок, закрыл глаза и заснул.